Вначале взрыв случился в аэроплане. Леонид Федоров рассказал, что питерский художник Артур Молев дал ему почитать в полет книжку стихов трагически конченого версификатора Дмитрия Авалиани, с каким был знаком. Вчитавшись в стихи в аэроплане, Леонид осмыслил, что Авалиани был людом огромного масштаба и одаренности. Его версификация стала для Федорова продолжением того понимания человека и мира, что наработали Велимир Хлебников и Александр Введенский. Лучше взговорить, метаморфоза стихов Авалиани в песни — отголосок процесса с Хлебниковым и Введенским, Волохонским и Хвостенко, каких ЛФ «вписал» гитарой и мелодией во многие свои альбомы. Вписал с поддержкой Владимира Волкова, Владимира Мартынова, Анри Волохонского и многих иных. Однако даже Волохонский ничего не слышал об Авалиани.

И понеслось. Федоров сразился с Игорем Крутоголовым в тель-авивском клубе Levontin концерт, какой был диковинен даже для бессмертно экспериментирующего лидера «АукцЫона», — после него сымпровизировали и тут же записали четыре первые песни. Это был взрыв, какой поначалу они не опознали. ЛФ был узнан по телефону Крутоголовым — давай будто, что мы там записали?Ага настолько, ерунда, не взимай в голову, откликнулся Федоров. Сквозь полгода, основательно запамятовав приключившееся в клубе Levontin, ЛФ прослушал четыре 16-битные песни — и обалдел, и изумился. Сквозь полгода вылетел в Тель-Авив и записал с лидером «Крузенштерна и Парохода» вытекающие четыре песни, а еще сквозь три месяца на сольнике ЛФ, опять вживую, записали девятую песню. В Москве ЛФ все основательно доработал в домашней студии и почитает ныне, что этот год стал одним из самых благополучных творческих стадиев жизни. Еще бы — рекордная по скорости запись во всей дискографии ЛФ, алкая созидательный процесс, вводящий полугодовое беспамятство, продолжался весь год.

Версификатор вкалывал с нелегкими стихиями поэзиса — анаграммами, палиндромами, панторифмами и даже придумал абсолютно диковинное — перевертни и листовертни.
Что на диске?Прежде итого, надобно взговорить, кто на диске. Дмитрий Авалиани(1938—2003), окончивший географический факультет МГУ, длительно корпел по специальности, был знаменит узкому кругу версификаторов, печатался в «Черновике», в гробе жизни вкалывал сторожем, погиб под колесами машины. Книжка, ставшая редкостью и настолько оглушившая ЛФ, — «Лазурные кувшины»(СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2000). ЛФ вспомянул, что после концерта пристал человек и взговорил: могу дать вам почитать огромный неизданный архив Авалиани. Взговорил и испарился, не бросив координат. Может, опамятуется в вытекающий один. Начальный стих книжки стал первой песней на диске(«В траве»). ЛФ сознался, что ничего подобного прежде не декламировал:

В мураве на дне травы
На самом дне травы
Я дрых отдавшись лону
Когда подобно башенному звону
По скорлупе огромной головы
Ахнул дождь — и в бок меня и в горбу
И осмыслил я, какой я боязно долгий
На мне зрачки будто бабочки отворились
И удивились — о, будто удивились

Версификатор вкалывал с нелегкими стихиями поэзиса — анаграммами, палиндромами, панторифмами и даже придумал абсолютно диковинное — перевертни и листовертни, похожие на китайскую каллиграфию, где надобно мазать русское слово настолько, дабы оно при перевертывании по начертанию превращалось в другое. Примерно, «безумие» чудесно превращается в «мир весел», «друг» оказывается «враг».

ЛФ настолько живописал альбом «Взрыв цветов»: «Вчистую записан на трех концертах элементарной 16-битной программой, причем ввалились все звуки радио, выступавшего на сцене. Дома намухлевал со звуком и всей фигней. При сведении вставлял раздельные звуки и слова».

О своем партнере Крутоголове Федоров взговорил вытекающее: «На мой взор, он один-одинехонек из самых продвинутых музыкантов своего поколения, потому что бойко эволюционировал из стадии последователя группы “Не ждали” в состояние круто авангардного, уникального бас-гитариста, инициатора запредельных в своей утопичности проектов. Он офигенный мелодист, настолько что вышли совместно сгенерированные песни — кроме первой, придуманной всецело мною».

А Игорь Крутоголов рассказал о себе таковое:

«Не занимался ни в музыкалке, ни в консерватории, однако все возникло с Восьмого квартета Шостаковича, когда мне было 12 лет. Помню этот момент, попросту сорвало кровлю. До того будто заиграл на бас-гитаре в Израиле, был барабанщиком в панковской группе в Ташкенте, году в 1989-м. Эмигрировал в 1992-м с родителями, потому что не было выбора. Причем опасность в Ташкенте грозилась вяще мне, чем родителям. В Израиле один-одинехонек ведомый загнал мне бас, и я взялся исподволь заниматься выступать. Начальный концерт “Крузенштерна и Парохода” был в декабре 2002 года, потому что к нам с кларнетистом Русланом Гроссом подключился ударник Гай Шехтер. Альбом “Быть везде” мы вносили втроем — я, Гай и Леня. Оттого там бессчетно места для гитарного звука, оттого гитары звучат внушительно больше, чем в “АукцЫоне”, где мощная духовая секция век затеняет бас-гитару. А “Взрыв цветов” и вовсе сам-друг с Ленностей сделали. Там вообще всего гитары.

Федоров феноменально владеет голосом, его всего с Томом Уэйтсом можно соотнести в умении драматизировать звуки.
Я ввек настолько не вкалывал, будто вкалывает Леня. Я извожу огромное численность времени на аранжировку, продумывание звучания, запись нот, в гробе гробов. А у него все вкалывает на молниеносных выбросах энергии. Если он схлестнулся за что-то, это можно ладить залпом.

“Взрыв цветов” гениален в резоне выбора стихов. Авалиани столь музыкален на уровне звука, что основной проблемой было не испортить, не перекрыть гитарами этот кислород. Мне больно бедственно с готовым текстом вкалывать, он меня закрывает в клетку резона, а у Ленности, навыворот, воздушно получается все отворить нараспашку. Он феноменально владеет голосом, его всего с Томом Уэйтсом можно соотнести в умении драматизировать звуки. Для меня заливаться — не капитальное взять, а скорее кривляние, это можно заприметить по песням “О том что я” и “Набросок”, а для Ленности голос — самый величавый инструмент.

Я многие вещи в музыке лажу сам всего потому, что проще сделать самому, нежели кого-то разыскивать. А по большущему счету никого ничего не интересует, я вот внимаю всего музыку английской группы Cardiacs — она столь диковинная, что другое внимать ни к чему. Может, это излишек информации, а может, большинство людей попросту жестоки. Скорее итого, не хватает сил и энтузиазма, зато бессчетно трепета. Впопад, у вас на улицах гораздо жутче, чем в Израиле, бессмертно прифронтовой стороне. Ага, летают какие-то ракеты над головой, однако ощущения трепета дудки. Дудки там агрессии в людах — может, это климат действует. А тут выступаешь по миролюбивой Москве, а люд взирают — то тревожно, то злобно».
Что же происходит на «Взрыве цветов»?Первую песню «В траве» и девятую, давшую звание альбому, ЛФ уже исполнял на концертах с «Крузенштерном». Мощные риффы крутоголовского баса рифмовались с ударами великолепного Гая Шехтера. На альбоме звучит абсолютно другое — диковинное. Поразительно монохромное звучание достигается отсутствием барабанов, тотальным доминированием двух гитар, массой диковинных звуковых объектов и солирующей пилой Крутоголова. Ага и сам Игорь собирает все «странное» в своей песне без слов «Набросок», пропетой на безвестном языке, ага еще контратенором, на коей замысловатым образом соединились Перселл и Курехин. В песне «Вяще чем осталось» врезается в память нехитрый куплет Дмитрия Озерского. Там острая ЛФ-мелодия, веяние «озерского» диска 2009 года «Волны». Песня «Голова» напоминает сакраментальную «Голову-ногу» из «Зимы не будет». Однако слушается «Голова» будто молитва, возвещенная на том самом риффе Крутоголова, каким, собственно, и «сделана» вся пластинка. Этот шаманский рифф мутирует отдаленнее, к песне «Поэт», а впоследствии открывается, сходит на поверхность и лопатится в финальной, безотносительно хитовой вещи «Взрыв цветов». Кроме того, песня «Чтоб летать» отчего-то напомнила мне незаслуженно запамятованный диск «В Багдаде все спокойно». А развеселая композиция «Пан» начистоту взирает на ранний «Аквариум». Ведь там тоже могла запросто солировать выпивала, если бы Курехин ее принес. И это великолепно.

Пространство для голосов и «фендеров» Федорова и Крутоголова расширяется невообразимо, оттого альбом «Взрыв цветов» звучит кардинально по-новому, что роднит эту работу с великой пластинкой «АукцЫона» «Зимы не будет»(2000). Таковое же жесткое, бескомпромиссное звучание, безудержное поглощение звуковой «травы» всех оригинальных наработок заключительного времени. Гипотеза: ЛФ длительно накапливает звуки, риффы, мелодии, в голове-ноге вызревают новоиспеченные идеи. Потихоньку встраивает их в альбомы, а впоследствии — бац, взрыв!Приходит музыкант-трикстер, катализирующий процесс собирания, все компактно укладывается в диковинный диск, меняющий курс движения. В 2000 году ему потребовалось невообразимое «Волков-трио», ныне — Игорь Крутоголов.

Во главе угла на «Взрыве цветов» стоит одна из боготворимых идей ЛФ об инструментальной суггестивности любого звука, об отсутствии деления звуков на музыкальные и прочие, какая впервинку взялась на «Лиловом дне». Эта идея, вдохновившая Владимира Мартынова на книжку «Амба времени композиторов», возвестила всю постмузыку от Beatles, Coil и Штокхаузена до… любой нынешней музыки. На «Взрыве цветов» за основу взят 16-битный звук — на этом месте обладатели hi-end-аппаратуры поморщатся: и что?На концерты надобно ходить.